– Извини, – прервал его Скэндер, – но не все же были изменниками. На нашей политической сцене, как ты ее называешь, были и достойные люди – честные политики, патриоты, идеалом которых было благо Албании. Авни Рустеми, Фан Ноли, Луидь Гуракути, Байрам Цурри [46] и многие другие – все они боролись во имя нашего народа. Албанию освободили не беи и политические проходимцы, а народ, истинные патриоты, которые жертвовали всем ради ее независимости.

– Да, ты прав, Скэндер. Патриоты боролись за Албанию, а предатели ее захватили. В политике чаще всего так и случается: сеет один, а пожинает другой. Мы не исключение. Народ, проливавший кровь во имя Албании, голодает, забит и задавлен. Патриотов, боровшихся за ее свободу и независимость, разметало в разные стороны, словно птенцов кукушки, они живут изгнанниками во всех концах Европы или томятся в тюрьмах Ахмета Зогу. Те же немногие, кому не удалось бежать за границу и которые не брошены в тюрьму, по воле Ахмета Зогу влачат жалкое существование по забытым углам, занимают ничтожные посты или вовсе сидят без работы. Принимаются продуманные меры для их дискредитации, унижения их достоинства, начиная с распространения лжи и сплетен и кончая провокациями и судебными процессами на основании сфабрикованных обвинений. В большинстве случаев эти сплетни и обвинения касаются их морального облика.

– Да, тут я с тобой согласен, – сказал Скэндер, – но я имел в виду не их, а настоящих патриотов, тех, кто активно трудился и боролся во имя свободной Албании.

– Трудились и боролись, а ничего не добились.

– Но почему? – неожиданно вмешался Рауф, самый молодой из троих, в полотняном костюме, заросший, с заостренными чертами лица и мозолистыми руками. До сих пор он сидел молча, несколько неприязненно слушая цветистую речь Йовани, в которой он не все понял.

– Вот именно, – подхватил Скэндер. – Почему им ничего не удалось добиться?

– Потому, что не умели действовать, как надо.

– Неубедительно, – возразил Скэндер.

– Почему?

– По-моему, ты повторяешь ошибку тех журналистов, которые выставляют всех борцов прошлого дураками, невеждами и трусами. Это неверно. Они были умные, честные и высокообразованные люди. Куда до них Зогу и его прихвостням.

– Но несмотря на это, они потерпели поражение.

– Да, их разгромили. Но почему?

– Потому что, когда все беи страны объединились вокруг Ахмета Зогу для защиты своих интересов, ничего не было сделано для того, чтобы мобилизовать против них народ. Ахмету Зогу и его сторонникам было наплевать на патриотические речи Луидя Гуракути, блестящую сатиру Фана Ноли и саркастические остроты Ставро Виньяу.

– Надо было драться, – добавил Рауф.

– Но ведь и это было, – стоял на своем Скэндер.

– Заговоры, мелкие неорганизованные мятежи и вооруженные стычки – разве это борьба?

– А Июньское восстание? [47]

– По-твоему, оно отличалось от остальных?

– Конечно, отличалось. Июньское восстание потому и победило, что это было всенародное движение.

– Однако почему его лидеры не удержали власти?

Скэндер промолчал.

– Молчишь? Так я тебе скажу, почему: руководители восстания не верили в народ. Придя к власти, они сразу же принялись налаживать отношения с беями, искать примирения с ними, не дали народу того, что обещали.

– Но не забывай, что Зогу сверг правительство Фана Ноли с помощью иностранных войск, – сказал Скэндер. – Демократическая власть была подорвана не изнутри, а извне.

– Все это так, однако…

– Ну хватит вам, – раздраженно перебил их Рауф, бросая окурок. – Это все дела прошлые, а я хочу знать, что мы должны делать сейчас, сегодня!

– Мы должны хорошо знать прошлое, чтобы не повторять его ошибок, – заявил Скэндер. – Второе Июньское восстание – вот что нам нужно, Рауф, только без ошибок и просчетов первого. В этом все дело.

– Вряд ли возможно такое восстание в настоящий момент, – возразил Йовани. – Во всяком случае, оно ничего не принесло бы Албании, кроме вреда.

– Ты так считаешь?

– Ахмет Зогу накрепко привязал Албанию к фашистской Италии. По особому соглашению Италия немедленно окажет военную помощь Зогу в случае каких-либо волнений или восстания. А стоит итальянским войскам явиться сюда, они уже не уйдут. Плакала тогда наша независимость.

– Хороша независимость! – вскипел Рауф.

– По-твоему, выходит, чтобы не потерять независимость, мы должны сидеть смирно и не рыпаться, так что ли? – сердито спросил Скэндер.

– Можешь рыпаться, если хочешь.

– А тогда к чему все наши разговоры, собрания? – воскликнул Рауф.

– Если итальянцы вступят в нашу страну – конец нам. Они сотрут нас с лица земли. Не будет ни Албании, ни албанцев.

– Не поубивают же они нас всех!

– Нет, убивать они не станут, а возьмут да и поселят здесь миллионов восемь-девять итальянцев, попробуй отыщи нас тогда, соскучишься по албанской речи в собственной стране.

– Не так-то просто уничтожить Албанию, – сказал Скэндер. – Нечего бояться итальянского пугала, надо работать и работать, чтобы не допустить этого.

– А я разве говорю, что не надо работать? Только ведь работать надо с умом. Сначала надо подготовить, воспитать и обучить людей, а уже потом бросать их в дело.

– Когда?

– Когда возникнет революционная ситуация.

– Чепуха, – прервал Рауф. – Не знаю, что ты донимаешь под революционной ситуацией, но нас уже так приперло, что дальше некуда. Хуже не бывает. Народ с голоду мрет, а у него на шее Ахмет Зогу, беи, торговцы, жандармы, попы, ходжи, ростовщики – никаких сил больше нет. Ты никогда не играл в кучу малу по-дибрански? Взберутся к тебе на спину несколько человек, не выдержишь, упадешь, и все остальные падают с тобой вместе.

– Ты говоришь, если итальянцы придут сюда, то уничтожат нас как нацию, не будет больше Албании. Но ведь мы и так уже исчезаем как нация! Что делает Зогу со своей кликой? Он как торговец на ярмарке: некогда построить лавку или балаган, спешит нажиться, набить карманы, а то вот-вот стемнеет, ярмарка кончится и надо будет отправляться восвояси. Так они действуют, потому и довели народ до точки. Вот мы любим хвастаться, что албанец – человек слова, храбрый, щедрый, гостеприимный, но посмотри, что делает с албанцем нужда! Храбрый албанец трепещет перед жандармом и чиновником, перед судьей и адвокатами. Щедрому албанцу нечего предложить гостю, ведь он сам живет на вареной кукурузе. Албанец, человек чести, превратился в притворщика, лгуна, подхалима, yalan sahit, [48] шпионит за своими близкими, только бы выжить. Клика Зогу превратила страну в рай для доносчиков и проходимцев. Честность никого не прокормит. Чем изощренней ложь, тем выше ценят лгуна. Ложь и правда сплелись в такой клубок, что только мечом и можно разрубить. А ты нам говоришь, не рыпайтесь, потому что у Ахмета Зогу за спиной Италия! Нет, тысячу раз нет! Без свержения Ахмета Зогу и его клики, что так по-хозяйски расположились на нашей пропитанной кровью земле, Албанию не спасти!

– Ну зачем так, дружочек? Не надо горячиться! Я же не говорил, что ничего не надо делать.

– Действия, которые ты предлагаешь, напоминают мне сказку об осле, как он волка повстречал, – насмешливо проговорил Рауф. – «О господи, сделай так, чтобы это был сон!»

– Что же, по-вашему, мы не должны считаться с тем, что правительство заключило договоры с Италией, по которым она имеет право вмешиваться в наши внутренние дела?

– Нет. Мы так не говорим, наоборот. Фашистская Италия – наш главный враг, клика Зогу – ее орудие. Поэтому мы должны бороться за изменение нынешнего положения, опираясь на ненависть нашего народа к итальянскому фашизму.

– Его все ненавидят, – подтвердил Рауф, – все как один!

– А поэтому, если мы сумеем объединить все наши силы, клика Зогу не продержится и суток.